Кирилл добавил скорости, а потом быстро начал сбрасывать ее.
Через три минуты они опустились на дно оврага. Откосы его были довольно пологи, но по крайней мере устроиться тут будет получше, чем торчать в чистом поле. Авось, гость не заметит. Интересно, что там, позади, такое летит? Какой-нибудь дракон? Или того круче – змей Горыныч? Огнедышащее чудище, один вздох которого превратит в пепел и машину, и пассажиров…
Кирилл отключил силовые подушки и открыл дверцы «чертенка».
– Выходите! Поищем убежище получше!
Капральша, не задавая лишних вопросов, выпрыгнула из машины. Кирилл последовал ее примеру. Выскочив, тут же принялся озираться.
Им повезло. В пятидесяти метрах овраг делал поворот, и за ним вполне можно было укрыться, если гость проявит интерес к «чертенку».
– Вперед! Быстрее!
Они бросились к повороту.
В воздухе возник негромкий свист, стал нарастать.
Кирилл цапнул капральшу за руку и потащил за собой, как на буксире.
Свист нарастал. Ноги у капральши оказались нескорыми – все-таки она была медиком и ее спецподготовка заключалась вовсе не в развитии умения быстро бегать. И тогда Кирилл подхватил ее на руки и постарался, чтобы его спецподготовка не подвела.
Свист нарастал.
Тем не менее они успели скрыться на поворотом и тут же сунулись в заросшую травой лощинку на склоне оврага. Прижались друг к другу, слушая, как приближается неведомый гость. Крепкие груди капральши изо всех сил прижимались к плечу Кирилла – она словно пыталась вжаться в него, спрятаться в его мышцах, затаиться. Глаза ее по-прежнему оставались круглыми от страха. А Кирилл вдруг почувствовал нарастающее желание.
Правду говорят, что страх возбуждает…
Но свист нарастал вместе с возбуждением. Капральша совсем вжалась в Кирилла и спрятала голову за его плечо.
И тут над ними пронеслось обтекаемое тело. Полет его был стремителен, но Кирилл все равно успел узнать в очертаниях земной глайдер модели «беркут».
И тогда он начал смеяться.
– Что? – отозвалась капральша. – Что это было?
Кирилл продолжал смеяться: у него не было сил на слова. Наконец, до дамочки дошло, что им ничто больше не угрожает, и она тоже начала вздрагивать от зарождающегося смеха, и эта дрожь возбудила Кирилла еще сильнее. Они оторвались друг от друга, посмотрели друг другу в глаза, все друг в друге поняли и снова придвинулись. Не прошло и нескольких мгновений, а их руки уже превратились в жаркие щупальца желания, и были расстегнуты пуговицы Кириллова мундира, и содрана с покатых капральшиных плеч черная блузка, и за пуговицами и блузкой нашлось то, что должно было найтись, и началось то, что должно было начаться, и они мяли друг друга в объятиях, инстинктивно отыскивая на теле партнера упругие нужные места, и результаты этих поисков подбрасывали топлива в разгорающийся костер, и уже губы ее шептали: «Кирилл… Кирилл…», а его – отзывались: «Мариэль! Мариэль!», и быстро получилось так, что оба – уже без мундира и блузки, и без брюк, и без всего остального – валялись на заросшем мягкой травой дне оврага: она с раскинутыми ногами, а он устремленным к единственной в этот момент цели – и она вскрикнула: «Кири…» и зашлась в тихом стоне, больше похожем на писк, когда он своей цели достиг. И тогда он выгнулся в главном, прошивающем ее жаркую плоть порыве, и от обрушившегося наслаждения у него попросту снесло крышу…
Когда Кирилл пришел в себя, Мариэль, уже надев штаны, прятала в черный бюстгальтер белые груди.
– Ну вот… А ты, глупенький, не хотел!
Он подумал о том, что Светлане не понравилось бы произошедшее, но тут ему показалось, что происходило это вовсе не с ним, а с кем-то другим – чужим и далеким, – а потом он вспомнил, что Светлана об этом совсем не обязательно должна узнать и никогда не узнает, если он сам не будет трепаться…
Он поднялся с травы, на коленях подполз к Мариэль и стиснул то, что она спрятала в бюстгальтер. Еще недавно твердые и упругие, они были сейчас мягкими-мягкими… И их совершенно не хотелось называть ананасами…
– Еще? – спросила Мариэль и положила на его грудь ладошку. Нет, не упираясь, а как бы привлекая к себе, хотя как можно привлечь к себе положенной на грудь ладошкой, если она не намазана клеем?…
Кирилл прислушался к своим ощущениям.
Да, он был не против и еще, но то, каким получился оргазм, слегка напугало его. Прежде ни разу не было такого, чтобы в этот момент он терял сознание. Хотя, с другой стороны, много ли он стыковался с женщинами, чтобы быть в состоянии делать выводы о том, что должно и чего не должно быть при оргазме?
Вся любовь у него была прежде со сверстницами; с дамой искушенной и умелой он оказался один на один впервые и на собственном опыте обнаружил, что правы были обрезки, утверждавшие, что трахать тридцатилетнюю гораздо приятнее, чем двадцатилетнюю… Во всяком случае, она была опытной настолько, что превратила свое ведерко, о котором говорил Тормозилло, в нечто вполне подходящее для Кириллова инструмента.
И он справился с возникшим страхом:
– Еще!
Мариэль усмехнулась, убрала от его груди руку и сказала:
– Нет, мой друг! Хорошенького помаленьку! Дела ждать не будут.
И Кирилл, уже собравшийся было снова вцепиться в черный бюстгальтер, убрал лапу.
Мариэль была права. Терять голову не стоит, это дело заразное. В смысле – теряние головы, а вовсе не то, о чем бы подумал любой обрезок. Начнешь терять голову в любви, потом на поле боя, а там и до кладбища недалеко…
Впрочем, конечно же, он себе врет. Он бы терял с этой женщиной голову дни и ночи напролет, но ведь она на такое не пойдет. Она – капрал медицинской службы Галактического Корпуса, у нее в любовниках подполковник, и ей не пристало с каким-то сержантом…