Спиря перевел взгляд на Кирилла:
– Ты ее видел?
– Да. Она поправляется, – сказал Кирилл. И соврал: – Она ждет твоего посещения.
– Серьезно? – Спиря криво усмехнулся. – Не трави вакуум! Если она кого-нибудь и ждет, то только не меня. – Глаза его снова ушли в сторону. – Ты даже не представляешь, Кент, как я тебя ненавижу. – Руки Спири судорожно дернулись, будто он хотел пробить прозрачный экран и вцепиться Кириллу в горло. – Я много раз мог усандалить тебя и теперь жалею, что не сделал этого.
Спирин взгляд вернулся к Кириллу, и в глазах его было столько яростной ненависти, что Кирилл оторопел. Это была ненависть, с которой не живут; это была ненависть, из-за которой либо совершают преступление, либо кончают жизнь самоубийством, и зря Кирилл защитил час назад этого парня… Нет, не зря, конечно, но… Но ненавидящие глаза словно включили в душе Кирилла некий механизм, поднимающий в сердце волну безысходности, и было ясно, что час назад Кирилл совершил ошибку, и за эту ошибку еще придется расплачиваться в будущем.
Однако сожаления не было. Словно вместе с безысходностью возникло в душе нечто иное, теплое, светлое, открытое, прежде недоступное приютскому крысенышу…
– Я ненавижу тебя, Кент, – продолжал Спиря. – И даю тебе слово… – Он не договорил, но было совершенно ясно, что именно он хотел сказать и сказал бы, кабы не вспомнил, что разговор этот вполне может прослушиваться и даже записываться и ничего, кроме ржавых пистонов, он своим обещанием не огребет.
– Зря ты так, – пробормотал Кирилл, потому что сказать ему было нечего.
– Я больше не хочу тебя видеть! – Спиря повернулся в сторону и крикнул: – Эй, дежурный, уведите меня. Свидание закончено.
Появился охранник. Спирю увели. А Кирилл еще несколько минут сидел перед прозрачным экраном. Ему было ясно, что у него появился враг. Впрочем, появился он не сейчас, а много раньше, в тот день, когда Кирилл познакомился с дочкой богатых буратин Роксаной Заиченко, но тогда ни Кент, ни Спиря, ни Ксанка об этом еще не знали. А теперь этот враг окончательно утвердился в своем вражестве, и впредь его никогда не стоит оставлять за собственной спиной.
Наконец, Кириллу напомнили, что свидание закончено, и он покинул изолятор и отправился к «чертенку», не переставая размышлять о выкрутасах в поведении той бл…ди, что люди зовут Судьбой.
А на следующий день выяснилось, что на базу «Незабудка А три» прибыло пополнение.
Кирилл об этом узнал уже после того, как проснулся. Поначалу он, разумеется, ничего не понял, поскольку в его жилые пенаты новобранцы, само собой, не заявлялись.
Однако осуществив над собой процедуры, которые прочий личный состав проходил рано утром, и выбравшись на улицу, чтобы проследовать в столовую, Кирилл сразу ощутил на базе некоторое оживление. Оно словно висело в воздухе, однако Кирилл не придал ему значения. Как известно, прием пищи прежде всего, и потому он направился к помещению, над крышей которого висела триконка, вернее, плакат:
Голодной куме все хлеб на уме,
а сытому бойцу и пистоны к лицу.
Получив на раздаче поднос с тарелками, Кирилл сел за стол и принялся за пищу. В обеденном зале шустрил какой-то совершенно незнакомый обрезок-дежурный.
– Эй, рядовой! – позвал его Кирилл.
Тот подскочил:
– Господин старшина! Рядовой Барабанщиков по вашему приказанию прибыл!
– Ты откуда, Барабанщиков? Что-то я тебя, по-моему, раньше не видел. Откомандированный?
– Никак нет, господин старшина! Прибыл сегодня на базу в составе пополнения!
– А откуда?
– Учебный лагерь «Ледовый рай». Марс.
– Что? – Кирилл даже ложку выронил в суповую тарелку.
К счастью, тарелка была уже пустая, а то бы насмешил новобранца, забрызгав собственный мундир.
– Учебный лагерь «Ледовый рай», – снова отрапортовал обрезок, удивляясь старшинской глухоте. – Гагарин. Это город на Марсе.
– Да уж знаю! – Кирилл отставил тарелку. – Считай, земляк. Я тоже из «Ледового рая». Как там прапорщик Оженков?
– Учит курсантов, господин старшина! – отрапортовал новобранец. – Зверь! Только он уже не прапорщик.
– Да, конечно. – Кирилл вспомнил, как еще совсем недавно он сам отвечал на подобные вопросы.
Черт, жизнь бежит! И мы все еще живы, хотя на наше место готовят уже других галактов.
– Ладно, свободен! – Кирилл махнул рукой.
Когда он вышел из столовой и подошел к курилке, там сидела целая группа незнакомых бойцов. Но среди них выделялся один знакомый. Вернее знакомая, потому что это была рядовая Александра Каблукова.
– Сандра! – На этот раз Кирилл выронил зажигалку и сигареты. – Ты ли это?
Громильша обернулась:
– Ой, Кент! Вот уж не ожидала кого встретить! Я думала, тебя… – Она не договорила.
Обнялись. Хватка у Сандры была прежняя – хорошо хоть ребра не треснули. Шепнула ему на ухо:
– Как твое мужское хозяйство? – И мгновенно поняла всю бестактность вопроса и не столько из-за его обидности, сколько потому что Кириллово хозяйство от таких объятий тут же ожило. – Прости! По-моему, все под плотным штурманским контролем.
– Под контролем, под контролем! – сказал Кирилл.
– А Роксана-шмакодявка тут?
– В госпитале с ранением.
Громильша освободила хватку, и Кирилл выбрался из ее могучих лап.
Кругом начались попытки схохмить, робкие, разумеется, потому что никто не знал, как отреагирует на хохмы незнакомый старшина.
– Ты знаешь, Кент, – прошептала ему на ухо Сандра. – Как ни странно, я рада, что она жива.
Кирилл наконец рассмотрел ее лицо.
Сандра выглядела изрядно повзрослевшей, как будто за эти месяцы для нее прошли годы. Это была уже не метелка, а самая настоящая баба, и бабской привлекательности в ней стало еще больше, той самой, которая уже не прячется за девичьей нерешительностью и скромностью, а в полный рост представляет себя: ты хочешь меня?… так за чем дело стало?… мы оба знаем, что это в порядке вещей – ты меня, я тебя…